7. Русский утопический социализм

| Правовой портал "Правопорядок" | 7. Русский утопический социализм |
7. Русский утопический социализм

Шестидесятые годы отмечены появлением новых моментов в идейном содержании общественных движений. Этот период изобилует радикальными программами и не менее радикальными общественными акциями. В условиях пореформенной России идеи социализма — вначале сен-симонистского и фурьерист- ского, а затем и марксистского — впервые обрели относительно широкую и заинтересованную поддержку среди части интеллигенции, составленной из так называемых разночинцев — студентов, литераторов, молодых офицеров и других государственных служащих, как правило, недворянского происхождения, но были и примечательные исключения. Особенно заметен слой выходцев из семей священнослужителей (например, Чернышевский и Добролюбов), которых отличала жертвенная устремленность к защите униженных и обездоленных в сочетании с радикальной оппозицией помещичьему и бюрократическому произволу.
Видными представителями русского утопического социализма стали А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский. Характерно, что оба они признавали близость свою и уважение к позициям славянофилов. Герцен отмечал, что им «принадлежит честь и слава почина», именно с них начинается «перелом русской мысли». Их сближала с западниками, к которым Герцен причислял и себя, любовь к свободе и чувство любви — «безграничной, охватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к рурскому складу». Чернышевский о славянофилах высказался так: «Они принадлежат к числу образованнейших, благороднейших и даровитейших людей в русском обществе».

Интерес русской интеллигенции к социалистический идее пробудился еще в 40-х гг. в связи с обсуждением на Западе новых изданий Ш. Фурье, сочинений В. Консидерана, JI. Блана, П. Прудона, а также близких утопическому социализму писателей (Жорж Санд и др.). Привлекала внимание и книга историка Л. Штейна «Социализм и коммунизм современной Франции» (1842), весьма критичная по отношению к социалистам. А. И. Тургенев, один из образованнейших людей своего времени, рекомендовал книгу Л. Штейна с таким комментарием: «Вообще я весьма мало важности или существенного влияния на настоящее общество приписываю сим социальным и коммунистическим проявлениям, не отказывая, впрочем, социализму в будущем влиянии на общественный быт; но кто это угадать или хоть отчасти определить может? Социализм будет изменять общества или изменяться сам, смотря не по состоянию тех сословий, из коих он возникать будет, а по государствам, в коих эти сословия находятся: иначе в Германии, иначе в Англии, иначе здесь. Меры и приемы борьбы правительств с проявлениями социализма тоже много могут изменить самые направления оного».
К идеям и конструкциям общинного (народнического, «крестьянского») социализма одновременно пришли многие социальные философы, однако приоритет здесь принадлежит Александру Ивановичу Герцену (1812—1870). Именно он воспринял сельскую общину как главный опорный элемент в здании будущего русского социализма. Эта тема обсуждалась им одновременно с темой отсталости России, ее самобытности и особой миссии в деле общественных преобразований у себя и других народов. Исторические события как бы пронеслись над русским народом, писал Герцен, во многом повторяя П. Я. Чаадаева, но, задавленный и забитый, он сохранил свой самобытный характер, свою молодость, не отягощенную, как у народов Запада, вековыми традициями исторической жизни. Именно сохранность самобытного характера делает его чувствительным к социализму, и более всего это связано с особой ролью сельской общины. «Община спасла русский народ от монгольского варварства, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хотя и сильно потрясенная, устояла против вмешательства власти; она благополучно дожила до развития социализма в Европе». В общинных хозяйственных и административных началах он усматривал зародыши и черты социалистического коллективизма. «… В избе русского крестьянина мы обрели зародыш экономических и административных установлений, основанных на общности землевладения, на аграрном и инстинктивном коммунизме». Однако Герцену были видны и негативные стороны общинных порядков — поглощение личности миром (общиной), как и во всех других случаях «неразвитого коммунизма». Выход он видел в использовании западной науки, призванной оказать на крестьянский быт оплодотворяющее воздействие. Без этого аграрный коммунизм будет пребывать грубым и примитивным, наподобие уравнительного коммунизма Гракха Бабёфа на Западе, который практически исключает свободу личности и потому никак не может считаться достойным воплощением социализма. К приобщению русского крестьянина к положительным результатам цивилизации и науки Запада должны быть призваны передовые русские люди, «прошедшие через западную цивили-зацию» и впитавшие ее исторический опыт и социалистические представления.
1 ноября 1861 г. Герцен выдвигает лозунг «В народ!», ставший на десятилетия призывом для патриотической молодежи к деятельному участию в освободительном движении.
Социализм Герцена народнический и вместе с тем индиви-дуалистический — так оценивает взгляды Герцена Н. А. Бердяев. Его вера в крестьянскую общину во многом объясняется тем, что русский мужик, даже в крепостном состоянии, более личность, чем западный буржуа, поскольку соединяет в себе личное начало с общинным. Правда, он не делает при этом различения между личностью и индивидом, между человеком и гражданином, однако хорошо чувствует и передает опасность мещанства, торжествующего и угрожающего образованному меньшинству. Первый русский западник пережил глубокое разочарование в западном мещанстве, и это склонило его к сочувствию анархизму, а не демократии.
«Государство и личность, власть и свобода, коммунизм и эгоизм (в широком смысле слова) — вот геркулесовы столбы великой борьбы, великой революционной эпопеи», — писал Герцен в период идейных поисков перспективных форм организации человеческого общежития. Он пришел к выводу, что таких форм можно выделить только две — монархию и республику. При этом речь идет не о формах правления, а именно о формах организации общежития, в которых действительно обеспечивается дело народа (республика), общее благо. Поэтому он проводил различение политической и социальной республики, считая подлинной республикой только социальную. Монархия в отличие от республики священного и неприкосновенного авторитета, который несовместим со свободой людей и независимостью разума.
На общий ход дискуссий о социальных возможностях общины большое влияние оказали публицистические выступления Николая Гавриловича Чернышевского (1828—1889), особенно две его статьи — «Критика философских предубеждений против общинного владения» (1858) и «Экономическая деятельность и законодательство» (1859).
В первой из них сделан вывод о том, что существование первобытной общины в условиях высокой ступени цивилизации, какая достигнута в текущем столетии, не помеха для ее вхождения в эту цивилизацию, потому что в общинном владении присутствует «высшая форма отношений человека к земле». Более того, общинное владение обеспечивает, писал Чернышевский в другой статье годом раньше, каждому земледельцу обладание землей и «гораздо лучше частной собственности упрочивает национальное благосостояние». Такое владение в состоянии наилучшим образом обеспечить успехи в сельском хозяйстве, поскольку общинная собственность «соединяет собственника, хозяина и работника в одном лице». Все это позволяет сделать вывод о возможности ускоренного социального развития при помощи общины.
В статье «Экономическая деятельность и законодательство» автор дает контрастирующее сопоставление правовой ситуации и правительственного регламентирования с помощью законов. В общинном поземельном владении отсутствует «вмешательство всякой центральной и посторонней администрации». Здесь внутреннее регулирование, которое можно назвать разумным законодательством, дает бесспорность и независимость правам частного лица. Оно же благоприятствует развитию прямоты характера и качеств, нужных для гражданина. Оно поддерживается и охраняется силами самого общества.
Таким образом, внутриобщинное регулирование самодостаточно, в нем гораздо больше разумности, нежели в правительственной регламентации, поскольку оно вырабатывалось поколениями на основе правового обычая или соглашения.
Право собственности на Западе почти исключительно предоставлено отдельному лицу и ограждено прочными и неукоснительно соблюдаемыми гарантиями. «Юридическая независимость и неприкосновенность отдельного лица повсюду освящена и законами, и обычаями». И тем не менее опора на законы и законность, как и всякое одностороннее стремление, имеет свои невыгоды. Это в равной мере относится к законному и обычно-правовому обеспечению «исключительных прав личности», права собственности в первую очередь. Эти невыгоды стали обнаруживать себя, как только идеал «приблизился к осуществлению с забвением или сокрушением других, не менее важных условий человеческого счастия, которые казались несовместимыми с его безграничным применением к делу». Имеется в виду результат «безграничного соперничества» собственников в земледелии и промышленности; оно в конечном счете «отдало слабых на жертву сильным, труд на жертву капиталу».
Выход из такого положения один — в обеспечении союза и братства между людьми. Люди должны соединиться в общества, имеющие общий интерес, сообща пользоваться силами природы и средствами наук. В земледелии братство это должно выразиться в переходе земли в общинное пользование, а в промышленности — в переходе фабричных и заводских предприятий в общинное достояние компании всех работающих на этой фабрике или на этом заводе.
После первых шагов по осуществлению крестьянской реформы Чернышевский приходит к выводу о неспособности самодержавно-бюрократической организации к реформированию и начинает ориентироваться на крестьянскую революцию. В прокламациях к крестьянам, в обращении к русским конституционалистам у него представлен широкий комплекс предложений и рекомендаций относительно необходимых перемен в устройстве общества и государства: свободная от бюрократического гнета и опеки крестьянская община, местное представительное управление и самоуправление, самостоятельный и праведный суд, ограничение царского самовластия, управление на основе законов.
В отличие от Герцена Чернышевский — убежденный демократ. Он вступает по этому вопросу в спор с Б. Н. Чичериным, который утверждал, что «демократия похожа на абсолютизм в том отношении, что очень любит бюрократию и централизацию». Чернышевский возражал против этого и полагал, что демократия по своему характеру противоположна бюрократии. Например, администрация в условиях демократии должна находиться в подчинении у жителей того округа, делами которого она занимается, и это связано с тем, что каждое село и город, каждая область независимы в своих делах; подобно тому и каждый гражданин должен быть независимым в делах, касающихся его одного.
В плане социально-философском Чернышевский пережил эволюцию своих идей и взглядов, вначале от просветительства в духе антропологизма и материализма к народничеству с его поисками ускоренного варианта общественных перемен (войны, революции, прозорливость законодателя). Затем, под влиянием европейских революционных и контрреволюционных событий, ему, «мужицкому демократу» (Ленин), пришлось признать, что всякое участие сельских или городских простолюдинов в конечном счете используется к выгоде своекорыстного меньшинства. Будучи неудовлетворенным крестьянской реформой в России, он стал скептически относиться к революционным потенциям русского крестьянства, хотя и допускал грядущее восстание на-рода, к которому его подтолкнет половинчатый и грабительский характер реформы. Чернышевский даже предостерегает современников от вероятных негативных последствий выступлений народа в силу того, что он «невежествен, исполнен грубых предрассудков и слепой ненависти… Он не пощадит и нашей науки, нашей поэзии, наших искусств; он станет уничтожать всю нашу цивилизацию».
Всматриваясь в опыт западноевропейских революций и народных освободительных выступлений, он обращал внимание на весьма характерные и отнюдь не воодушевляющие их черты и особенности: освободительные движения там часто возглавляли люди, у которых больше энтузиазма, чем проницательности, а в некоторых случаях это были заурядные «прогрессивные глупцы». Более того, не только «модерантисты» (умеренные), но даже радикалы вступали в противоестественные союзы с реакционерами. В итоге революционеры нередко отказывались включать в свои программы требования, которые были нужны массе (например, в делах поземельного пользования). К тому же люди, лишенные политического знания, оказывались по своей неопытности и наивности игрушками в руках интриганов; плуты заводили взявшихся за «историческую работу» люв болото; доверчивость к обманщикам чаще всего губила доброе дело. Наконец, самое важное — возникающие в ходе таких движений сверхцентрализованные военно-бюрократические режимы становились «действительно самым лучшим» механизмом для «достижения безграничного произвола лицу, держащему его в руках».
Герцена и Чернышевского чаще всего относят к разряду ре-волюционных демократов и одновременно таких социалистов- утопистов, которые являются ближайшими предшественниками социалистических (пролетарских по марксистской терминологии) демократов. Однако, если воспользоваться словарем самих аттестуемых, их можно было бы назвать создателями «теории об улучшении народного быта» (выражение Чернышевского, использованное в характеристике учения Сен-Симона), в которой речь шла об улучшении в интересах народа существующей сис-темы отношений и учреждений. Оба мыслителя проявили при этом незаурядную универсальность и представили в обоснование своих радикальных политических и социальных программ развернутую аргументацию не только философского и социологического, но также культурологического, политэкономическо- го и правоведческого характера.